Часть Первая

В документальной повести "Прошедшие через ад", напечатанной в книге Филиппова С.К. "Не померкнет никогда": повести и рассказы. - изд.: 2005г.  есть страницы, посвященные детскому дому из блокадного Ленинграда (бывший спецдетдом №1 Смольненского района г.Ленинграда), с мая 1942 года размещённому в станице Передовой.

Ниже публикаются эти страницы, а также даётся ссылка на чтение он-лайн всей книги.

Работавший во время написания книги главным редактором газеты "Сельская жизнь" Отрадненского района Станислав Кириллович Филиппов много сил затратил на поиски выпускников детдома, воспитанников легендарного директора Юлии Ивановны Белоруссовой. Его строки, в первую очередь, дышат неравнодушием, наполнены болью за судьбы детей, написаны добротным русским литературным языком.

Однако, необходимо отметить, что не все сведения о довоенной судьбе самой Юлии Ивановны отличаются точностью фактов, поскольку некоторые документы удалось открыть только в последние годы.  Интересующихся и внимательных читателей адресую к уже опубликованным здесь статьям о Белоруссовой Ю.И.

стр.32: 

Прошедшие через ад
Документальная повесть

Говорят, дети не помнят зла. Не потому ли в нашей памяти от самых истоков жизни наиболее яркими остаются светлые воспоминания: нежность и ласка матери, сила больших и крепких рук отца, радостные семейные праздники, беззаботные игры с друзьями, отмеченные множеством "невероятных" историй школьные годы… Эти милые воспоминания живут в нас до самого конца жизни. И не потому ли слово "детство" мы всегда привычно соединяем со словом "счастье"?

Но есть целое поколение людей, которое предпочитает без нужды не вспоминать о том, что было с ними в детстве. Сорок с лишним лет живут они с памятью о страшных событиях, пережитых ими на заре своей жизни. Это люди, чье детство пришлось на тяжкие годы фашистского нашествия. А среди них дети блокадного Ленинграда.

Дети войны, дети–блокадники… Страшное словосочетание. Из тысяч и тысяч страниц летописи о минувшей войне эта до сих пор остается незаполненной. Мы далеко не все еще знаем о судьбах многих маленьких ленинградцев, погибших и живых, прошедших все круги ада в стиснутом огненным кольцом городе. Еще меньше нам известно о судьбах детей, которые ранней весной 1942 года, во время самого жестокого голода, были вывезены из города на Неве в другие районы страны.

Как посчастливилось им остаться живыми в холодном и голодном городе? Как миновали они тающий лед постоянно обстреливаемого Ладожского озера? Каким стал для больных, изможденных голодом малышей долгий путь на новые места? Как приняли их там? Как сложилась их жизнь в дальнейшем?

С этих вопросов начинал и я свой журналистский поиск материалов о судьбах детей–сирот, в годину военного лихолетья оказавшихся на Кубани. Не один год пришлось собирать мне сведения о событиях того времени, происходивших в старых казачьих станицах, раскинувшихся в живописных долинах реки Уруп и ее притоков - Большой и Малый Тегини. Была долгая переписка с архивами, поиск бывших воспитанников ленинградских детдомов, были встречи с ними в городе на Неве и на Кубани. Для меня этот поиск, эти поездки, эти встречи всегда были долгожданны и приятны, ибо я тоже в какой–то мере считаю себя ленинградцем: в этом городе прошла моя студенческая молодость, там и сейчас живет много моих однокашников по горному институту, а теперь там есть у меня много друзей из тех горожан, кто считает кубанское предгорье своей второй родиной, где живут дорогие им люди, спасшие их во время вражьего нашествия, с которыми они и сейчас поддерживают дружескую и родственную связь. Где и по сей день их помнят и ждут…

В основе этой повести лежат собранные мной воспоминания, дневники, архивные документы, письма очевидцев тех далеких событий. Читаешь, что рассказывают пожилые теперь уже люди о своем детстве, - и сердце замирает от жалости, и руки сжимаются в кулаки, и не верится, что такое могло происходить с маленькими, беззащитными детьми, что все это они смогли пережить, выстрадать, вынести. Но все это было, и свидетелем тому - их память.

Людмила Тимофеевна Козенкина (Люда Дмитриева) ленинградка, много лет проработала на заводе "Красный треугольник". Свое коротенькое письмо начинает так: "Не могу спокойно вспоминать о своем детстве.

Пишу это письмо, а слезы застилают глаза, не вижу строчек.

Родилась я в Ленинграде в 1929 году, и когда началась война, мне было 12 лет, но я все помню, как сейчас. Мы с мамой жили тогда в центре города, на проспекте 25 Октября, сейчас это Невский проспект, в доме № 146, кв.70. Мама работала курьером в Доме культуры имени Ленина. Жили мы с ней дружно, счастливо. Радовались каждому дню. Но однажды она прибежала домой сильно встревоженная, я никогда не видела ее такой. Она вдруг прижала меня к себе и зарыдала. Так в наш дом пришла весть о войне. Для меня в том возрасте все происходящее было не очень понятно, но прошли месяцы, и я на себе испытала, что значит это страшное слово. Началась блокада: бомбежки, холод, голод, смерть. Помню, как мы с мамой ходили в Филипповскую булочную и в темноте на пронизывающем морозном ветру часами выстаивали огромные очереди, чтобы получить маленький брусочек хлеба - 125 блокадных граммов. Большую часть его мать, конечно, отдавала мне, потому сама быстро стала слабеть, а затем и вовсе слегла. В нашей комнате был такой холод, что на стенах блестел иней. Чтобы обогреть маму, я помогла ей перейти в кухню и уложила на плиту, которую стала понемножку протапливать старыми газетами, книгами, лишним бельем, потом сломала и сожгла стулья, а затем в печь полетели и мои школьные тетрадки и учебники. За хлебом я теперь ходила одна. Улицы были пустынны, только нет–нет да и встретится кто-нибудь, тянущий сани с завернутым в простыню покойником. Сколько их, ленинградцев, лежит теперь на Пискаревском мемориальном кладбище! Там похоронена и моя мама. Не помогла ей моя забота, она умерла 22 февраля 1942 года. А я вскоре попала в детский дом, который располагался в нашем же доме, этажом ниже, в помещении детского сада. Так я стала воспитанницей 1‑го детдома Смоленского (Смольненского - прим. адм.) района города Ленинграда".

стр. 33: 

Тяжелые воспоминания о поездке на юг остались в памяти московского шофера Виктора Савельевича Селякова. Он тоже родился в Ленинграде, семья была большой - четверо детей. Когда началась война, отец ушел на фронт, а мать с тремя детьми погибла во время бомбежки. Так Виктор тоже попал в 1‑й ленинградский Смольненский детдом, с которым и был эвакуирован из блокадного города.

"Наш состав избежал бомбежки, - вспоминает он. - Но где–то в самом начале пути его обстрелял фашистский самолет. Сначала он очень низко пролетел вдоль состава, машинист паровоза стал сигналить, и многие дети собрались у приоткрытых дверей и окон вагона. Фашист, конечно, видел, что в поезде едут дети. Кроме того, как говорили нам воспитатели, на крышах вагонов были нарисованы красные санитарные кресты. Однако гитлеровский ас все равно стал с ожесточением обстреливать состав из пулемета. Когда мы услышали стрельбу, особенно малыши и девчонки, страшно перепугались, попадали на пол вагона, забились под нары. Но пули крупнокалиберного пулемета легко пробивали дерево, и ничто не могло спасти нас. Трижды заходил фашист над составом, трижды слышали мы противный вой самолета с характерным пулеметным треском, и трижды разлетались по вагону щепки от пробиваемых пулями досок крыши вагона…

Это было ужасно. Когда фашист улетел, в нашем вагоне не поднялась девочка Наташа, с которой я уже успел крепко подружиться. Она много лет потом снилась мне по ночам. И я всю жизнь помню лицо этой девочки, которая рассуждала, как взрослая.

На одной из станций поезд остановился, и из вагонов стали выносить трупы детей и воспитателей, погибших при этом обстреле. Эта страшная картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Я тогда сильно плакал, но слезы душили меня не только от жалости к погибшим, но и от беспомощности, от того, что я был еще маленьким и не мог отомстить фашисту".

стр.33: 

Отрадненское предгорье было одним из регионов Кубани, где в годы войны разместилось несколько ленинградских детских домов.

В архивах Краснодарского крайоно и Государственного музея истории Ленинграда есть документы, содержащие сведения о работе детских домов края за 1943, 1945 и 1946 годы, в которых есть такие сведения:

"Весной 1942 года около 30 детских домов Ленинграда были эвакуированы через Ладогу в Краснодарский край. Во многих из них большая часть была ясельного и детсадовского возраста. Дети размещались в глубинных станицах края таких районов, как Тбилисский (с. Ванновка), Кошехабльский (Натырбово), Курганинский (ст–ца Родниковская), Выселковский (ст–ца Березанская), Удобненский (ст–цы Удобная и Передовая), Отрадненский (ст–ца Попутная), Лабинский (ст–ца Лабинская) и другие. По необходимости детей переводили и в другие районы и населенные пункты. Так было организовано два спецдетдома - Передовский № 1 и Новокубанский, а также четыре детдома общего типа: Попутненский, Передовский № 58, Ванновский и Лабинский. Пожалуй, больше всего маленьких ленинградцев было в нашем предгорье. В Передовском спецдетдоме находилось 82 ребенка из Ленинграда, в Новокубанском - 69, в Попутненском - 84. Кроме того, ленинградские дети находились в Надежненском № 16 (70 чел.), Родниковском, Келермесском детских домах.

Ответственным за работу детских учреждений г. Ленинграда, эвакуированных в Краснодарский край, был уполномоченный исполкома Ленинградского горсовета В. П. Семенов".

Многие маленькие ленинградцы считают эти кубанские станицы своей второй родиной, местом, где они обрели будущее. Только став взрослыми, воспитанники этих детдомов поймут, какой гражданский и человеческий подвиг совершили те, кто спас их от гибели. Прошло уже много десятилетий, а они не могут без боли вспоминать о пережитом.

стр.40:

***

Если из Удобной ехать в сторону гор, то через несколько километров на правом берегу бурливого Урупа появится взбегающая улицами на крутой холм станица Передовая. Здесь в годы войны тоже было два детдома, но один из них просуществовал недолго и вскоре после оккупации был расформирован. Второй же, состоявший почти целиком из ленинградских детей, и после войны реэвакуирован не был, поскольку здесь, на юге, в сельской местности, детям были созданы все необходимые условия для жизни и учебы, и прежде всего - организовано хорошее, калорийное питание.

Директором этого детдома была Юлия Ивановна Белоруссова, человек безгранично преданный детям, заслуживающий того, чтобы рассказать о ней несколько подробнее.

Сама оставшись в детстве сиротой, она воспитывалась в чужой семье, но люди, взявшие на себя заботу о ней, смогли дать приемной дочери хорошее образование: еще до революции она окончила высшие педагогические курсы, затем работала в городах Задонске и Вятке, а с 1924 года жила и работала в Ленинграде.

К началу Великой Отечественной войны Юлия Ивановна стала одним из опытнейших педагогов города, работала в гороно, была депутатом.

Некоторые подробности ее биографии мне рассказала учитель истории отрадненской средней школы № 16 Надежда Васильевна Босенко, а она узнала их от самой Юлии Ивановны Белоруссовой.

"Мне приходилось с ней встречаться в 1955–1958 годах, когда я работала в Удобненском райкоме комсомола заведующей отделом по работе среди молодежи.

По долгу службы часто бывала в Передовском детском доме и благодарна судьбе, что она свела меня с этим высокообразованным, замечательным человеком. Юлия Ивановна была для нас примером гражданской совести, стойкости и даже героизма. По ней можно было судить о людях, защищавших блокадный Ленинград, работавших там.

Жила она в небольшом домике, который стоял в центре территории детского дома. Ее маленькая комната днем была кабинетом, а ночью спальней. Мне доводилось часто ночевать у нее. Долгие вечера мы коротали за чашкой чая, и она рассказывала мне о музеях, театрах, памятниках северной столицы. Так я узнала от нее и некоторые факты из личной жизни Юлии Ивановны.

Родители ее были обедневшими дворянами, они умерли, когда ей было 15 лет. Ответственность за ее дальнейшую жизнь взяла на себя семья тети. Она же и рекомендовала ей в женихи врача военно–морского флота Белоруссова. Позже он стал преподавателем военно–медицинской академии.

В 1921 году у них родилась дочь Таня. Будучи уже замужем, Юлия Ивановна закончила высшие педагогические курсы. В 1940 году ее муж тяжело заболел, но ей об этом ничего не говорил, пока в начале 1941 года его не положили в госпиталь. Юлия Ивановна каждый день навещала его. В последние дни жизни он сказал жене, что свою болезнь подробно описал в дневнике, а тело завещал лаборатории медицинской академии. Таким образом, он решил служить науке и после смерти.

стр.41: 

21 июня 1941 года Таня получила диплом геолога и направление на работу в Читу. В августе она должна была прибыть к месту работы, и Юлия Ивановна решила ехать вместе с дочерью. Но 22 июня началась война, и Таня вместе со своими товарищами уже днем была в военкомате - просила направить ее на фронт, но там ей в этом было отказано.

Таня стала бойцом отряда самообороны. Вместе с такими же юношами и девушками она дежурила на крышах домов, сбрасывая оттуда зажигательные бомбы. Там ребята часто попадали и под град разрывных бомб, пулеметных очередей с самолетов врага. В один из январских дней 1942 года, попав под бомбежку, Таня погибла. Домой ее привезли подруги. Юлия Ивановна была убита этим горем и сутки не могла прийти в себя. Но делать нечего, надо было похоронить дочь. Ее подруги вместе с Юлией Ивановной, завернув тело Тани в одеяло, привезли его к месту захоронения. Они хотели найти гроб. Но в это время снова началась бомбежка. Военные приказали всем уйти в бомбоубежище. А когда налет закончился и люди вышли наружу, в том месте, где лежали тела умерших, зияла громадная воронка. Не нашла свою дочь и Юлия Ивановна.

Чтобы хоть как–то заглушить горе, отвлечься, Юлия Ивановна целиком уходит в работу. Как раз в это время Смольненский райком ВКП(б) Ленинграда поручает ей возглавить первый в городе спецдетдом, который располагался в одном из зданий в Дегтярном переулке.

В те месяцы блокады от голода и холода ежедневно умирали тысячи ленинградцев. Каждый день группа комсомольцев, созданная Смольненским горкомом комсомола, обходила участок, закрепленный за спецдетдомом, и собирала детей. В этих рейдах всегда участвовала и Юлия Ивановна.

Многие воспитанники этого детдома в тяжкие месяцы блокады были найдены самой Юлией Ивановной и ее сослуживцами среди обломков рухнувших зданий, в холодных пустых квартирах рядом с умершими родителями или подобраны ранеными, обмороженными, обессилевшими от голода на улицах, в подъездах и подвалах разрушенных домов. Большинство таких детей приходилось потом в буквальном смысле слова, снова возвращать к жизни.

Однажды с девушкой из отряда самообороны они зашли в квартиру и увидели на полу три трупа, двое взрослых, а между ними ребенок, но, когда его подняли, он запищал. Живой!!! Юлия Ивановна расстегнула свое пальто, прижала к себе мальчика и так, согревая его своим телом, принесла его в детдом. Чего стоило потом выходить ребенка! Ведь трудно было определить даже его возраст: он не ходил, не говорил. В детдоме дали ему имя и фамилию (к сожалению, я забыла ее). Только летом 1942 года уже в Передовой мальчик начал ходить, говорить. Ему было года четыре.

Весной 1942 года, когда детдом решили эвакуировать из Ленинграда, перед отъездом Юлия Ивановна пошла в свою квартиру и взяла на память о дочери только ее туфли и белое платье, в котором Таня ходила на выпускной бал в институт. Белоруссова решила больше никогда не возвращаться в город.

В Удобной, а потом в Передовой жители и местные власти помогли вылечить детей–блокадников. А когда немцы пришли и сюда, Юлия Ивановна каждую неделю приходила в Удобную к коменданту попросить, чтобы из запасов колхоза он выписал ей 1 кг масла и 3 кг кукурузы (норма, установленная немцами, и это на 128 детей). Но в приемной коменданта переводчица по фамилии Кобина стала помогать детдомовцам: единичка превращалась в четверку, а 3 в 13 или в 23. Солдат, отпускавший продукты, записку, не глядя, бросал в угол, а иногда и совсем не брал.

Но бывало, что Юлии Ивановне отказывали и в этой малости. Как возвращаться к голодным детям с пустыми руками. Что делать? И тогда она с работницами детского дома шла по улицам станицы просить для детей милостыню. Местные жители, зная, для кого просят эти люди, выносили все, чем могли поделиться: кто яйцо, кто кочан кукурузы, кто сушеные фрукты. Так Юлия Ивановна все равно приходила в детдом с продуктами.

После снятия блокады города весной 1943 года мы получали много писем от родителей, которые разыскивали своих детей, родственники детдомовцев забирали детей в Ленинград. Провожали мы их всегда всем детским домом, но никто не искал того мальчика, которого Юлия Ивановна буквально вырвала из рук смерти. А он рос веселым, общительным, любил рассказывать сказки. Каждый день приходил в кабинет, садился на диван и слушал, как мама Юля решала проблемы детдома.

Однажды утром он прибежал к ней и с восторгом начал рассказывать свой сон. А приснилось ему, как он с папой гулял в парке, слушал музыку, а когда пришли домой, мама читала ему книжку.

Юлия Ивановна выслушала его рассказ, порадовалась вместе с ним, а про себя подумала: "Фантазирует мальчишка". Но через некоторое время мальчик опять рассказал сон о маме, о доме, в котором было много книг. Это повторилось несколько раз, и тогда Юлия Ивановна решила нарушить свою клятву и поехать с мальчиком в Ленинград.

Это было в 1948 году. Долго они ходили по паркам города, но не находили дома, где жил мальчик. Они уже взяли билеты домой и, возвращаясь в гостиницу, шли через маленький скверик, как вдруг мальчик остановился и закричал: "Юлия Ивановна, вон мой дом!". Он бросился через дорогу к дому, завернул за угол, вбежал в подъезд и на втором этаже остановился у двери. Юлия Ивановна позвонила, дверь открыла женщина, некоторое время она стояла как вкопанная, а потом вдруг бросилась к мальчику, обняла его: "Жив! Жив! Теперь я не одна!" - плача, твердила она.

Это была жена дяди мальчика, который до войны работал в издательстве детской книги. Часто мальчик с родителями приходил к ним в гости. В шкафах и действительно было много книг, их–то он и запомнил. Все родственники у этой женщины во время блокады умерли, и она теперь попросила Юлию Ивановну оставить мальчика у нее. Так и сделали.

Обычно по достижении 14 лет детей из детдома определяли в ФЗО получать профессии, некоторые детдомовцы поступали в техникумы. Но многих Юлия Ивановна умудрялась держать до окончания 10 классов, делала она это для того, чтобы в самостоятельную жизнь ее воспитанники выходили уже повзрослевшими юношами и девушками".

Об этом детдоме откуда–то узнал, говорят, прославленный полководец Рокоссовский. В дар детям он прислал небольшую библиотечку детской литературы и роскошное пианино. Этот музыкальный инструмент вместе с воспитанниками был эвакуирован на Кубань и долго служил им "верой и правдой", но, к великому сожалению, в начале семидесятых годов этот замечательный подарок Героя Великой Отечественной войны был утрачен.

…Путь на юг для эшелона, в котором эвакуировался Первый ленинградский спецдетдом, сложился, можно сказать, удачно: бомбили мало, и никто из воспитанников при этом не пострадал, не был снят с поезда по болезни, не отстал. Все благополучно добрались до станицы Передовой. Здесь, в долине реки Уруп, окаймленной со всех сторон невысокими лесистыми горами, тишина, чистый, напоенный запахами трав воздух, плодородные земли - что ни посади, дает хороший урожай.

Детей расположили в старых зданиях бывшего колхозного двора, организовали хорошее питание, лечение, уход. Малыши стали быстро поправляться, окрепли, загорели, повеселели. Интересен такой факт. Рассказывают, что в первые же дни после приезда детдома в Передовую Белоруссова попросила местных жителей принести ей семян цветов. Вместе с воспитателями дети вскопали грядки в детдомовском дворе. И уже через несколько недель он буквально утопал в цветах. Видимо, так Юлия Ивановна хотела побыстрей вернуть детям интерес к жизни, радость детства.

Однако не успело еще на цветочных грядках завязаться семя, как и сюда, в предгорья Кубани, пришла война. Но раньше оккупантов долетели до станицы слухи, что фашисты не щадят никого, даже детей, если узнают, что они из семей коммунистов, советских работников или красных командиров. Что особенно жестоко расправляются они с евреями, а среди воспитанников Белоруссовой были дети и этой национальности. Да и самой Юлии Ивановне люди советовали раздать детей местным жителям и уходить с отступающими войсками, потому что, если фашисты узнают, что она была депутатом райсовета, расстреляют немедленно. Однако Белоруссова стояла на своем: "Детей не брошу, да и сама никуда не пойду. Пока буду жива, ни одного ребенка фашистам не отдам".

В первые же дни после появления оккупантов в станице в детдом пришли два немца, а с ними полицай из местных. К счастью, в это время большинство детей с воспитателями ушли на Уруп купаться.

Старшая же группа осталась в своей спальне, где девчушки собрались порукодельничать. Увидев в окно, что к их домику приближаются какие–то незнакомые люди, и решив, что к ним прибыла очередная комиссия, дети сели в кружок и, чтобы показать, как весело им живется, громко, задорно запели одну из выученных недавно песен:

Пролетают кони, шляхом каменистым.
В стременах привстал передовой.
И поэскадронно бойцы–кавалеристы,
Натянув поводья, вылетают в бой…

Услышав это, Юлия Ивановна Белоруссова в первый момент растерялась. Услышали песню и немцы, но они, по всему видно, пока не уловили ее смысл, и один из них даже похвалил девчат:

- О, здесь весело. Песня карош…

Полицай же испугался, зло глянул на Белоруссову. Что было делать? Юлия Ивановна хотела было крикнуть детям, чтобы прекратили пение, но окрик мог насторожить немцев. А из открытых окон с еще большим задором летели слова припева:

В бой за Родину, в бой за Сталина,
Боевая честь нам дорога.
Кони сытые бьют копытами,
Встретим мы по–сталински врага.

стр.42: 

Тут Юлия Ивановна увидела на крыльце домика, из окон которого летела песня, сохнувшее на веревке чье–то женское нижнее белье. Извинившись за беспорядок, она попросила "гостей" минутку подождать, метнулась к крыльцу, быстро сдернула с веревок белье, юркнула в дверь и шепотом:

- Тише, детки мои, тише… Это немцы… - А потом уже спокойнее: - Но вы не бойтесь, я с вами… Шейте, шейте, работайте.

Но, увидев среди девочек Марину Кейзман, Женю Хайкину и Дору Шандалову, быстро откинула свисавшую со стола до самого пола скатерть и жестом приказала им залезть под стол, строго шепнув:

- И чтоб ни звука, ни шороха…

Когда дети спрятались, она, поправив скатерть, нарочно широко распахнула двери:

- Еще раз прошу простить… Мне так неловко. Пожалуйста, заходите, посмотрите, какие у нас славные детки…

Немцы вошли в комнату, внимательно оглядели ее. Один из них подошел к столу, поворошил какие–то бумаги, затем пристально обшарил взглядом притихших детей. Наконец, натянуто улыбнувшись, глядя на кого–то, сказал:

- О, карош девичка, очень карош…

Оккупанты еще с минуту постояли у порога, о чем–то поговорили между собой по–немецки и не спеша вышли.

Юлия Ивановна тихонько притворила дверь в комнату к детям и, пока фашисты спускались с крыльца, одним движением успела протереть за ними пол случайно попавшейся под руки шваброй с мокрой тряпкой. Сделала она это машинально, а сама подумала: "Не только следа, духа вашего здесь больше не будет".

И она действительно смогла сделать так, что за время оккупации ни сотрудники, ни один из 128 ее воспитанников не пострадали от рук вражеских солдат.

Чтобы постоянно держать детдом вне поля зрения оккупационных властей, она нашла довольно простой, но, как оказалось, надежный способ.

Когда ее вызвали в комендатуру и немецкий офицер на ломаном русском языке потребовал от нее представить списки сотрудников и воспитанников детдома, она "искренне" удивилась: "Какие списки? Беспризорных детей по дорогам да по станицам насобирала. Не все малыши и фамилии–то свои знают. А воспитатели… большинство тоже случайные люди, беженцы. А местность тут непаспортизированная, не у всех и документы–то есть. А что делать? Пришлось брать на работу. Хорошо, хоть эти согласились… Кому охота ухаживать за вшивыми, чесоточными да тифозными детьми…"

- Что?! - вытаращил глаза перепуганный фашист. - Тиф! Вон, вон! Дэтдом на карантин… Шнель, шнель! Бистра!

А в детдоме тем временем и в самом деле для полной картины эпидемиологического неблагополучия намазали детей черной колесной мазью да ихтиолкой. Малышей же еврейской национальности, замотав бинтами, подальше от чужих глаз посадили в изолятор. Никому, кроме нескольких воспитателей из местных жителей, не разрешалось выходить за территорию детдома. В тот же день над центральными воротами появилась устрашающая надпись: "Смертельно - тиф!".

На протяжении всей осени и зимы 1942 года в детдоме то и дело "вспыхивали эпидемии" то дизентерии, то желтухи, то рожи… А когда Белоруссову вызывали в жандармерию по поводу списков, она неизменно отвечала: "Поправятся детишки, обязательно составим, а пока принести их сюда я все равно не смогу: не имею права подвергать вас опасности…" И тут же: "Не могли бы власти немного помочь несчастным сиротам и выделить чего–нибудь из запасов местного колхоза? Ну, хотя бы муки или кукурузного зерна?".

И ей иногда выделяли, только б не ходила по станице, не разносила заразу.

Но, оградив себя от одной напасти, детдом навлек другую. В связи с карантином трудно стало добывать продовольствие, одежду, обувь, медикаменты. Дети и в самом деле стали снова быстро терять в весе, часто болеть.

К счастью, оккупация в предгорьях Кубани длилась недолго. И в эти пять месяцев на помощь ленинградским детям пришли местные жители. Таясь от фашистских соглядатаев, передовцы приносили в детдом все что могли: зерно и сухари, сушеные фрукты и картофель, молоко и овощи, обувь, одежду, медикаменты. Требовалось немалое мужество, чтобы идти на это, ведь те, кто помогал детдомовцам, рисковали собой, своей семьей. Работникам же детдома, чтобы прокормить воспитанников, пришлось собирать в лесу дичку: груши и яблоки, сливы и алычу, заготавливать на зиму орехи и шиповник, кизил и лекарственные травы, которых здесь, в предгорьях, к счастью, растет очень много.

А поздней осенью, когда не стало и этой возможности, воспитатели под покровом ночи выходили на неубранные колхозные поля собирать початки кукурузы, копать мерзлый картофель и свеклу. Каждая такая вылазка могла стоить им жизни.

Уже перед самым уходом оккупантов в детдом с проверкой пришли трое подвыпивших полицаев. Еще издали, увидев их, Юлия Ивановна шепнула своим работникам: "У меня день рождения… Накройте стол, и побольше самогонки…".

…Поздно ночью чуть не на четвереньках полицаи выползли наконец за ворота детдома. Староста потом спрашивал их, действительно ли детдомовцы болеют такими страшными болезнями, те согласно кивали головами: "Да, жуткое дело, едва ноги унесли".

Ни тогда, в трудном 42‑м году, ни позже, после войны, никого из детей Белоруссова не отдала на воспитание даже местным жителям, хотя желающих взять ребенка было очень много. Объясняла она это тем, что может воспитать детей лучше. А еще, хотя этого она никогда и не говорила, можно догадаться, делала это Юлия Ивановна с той лишь целью, чтобы после войны родителям легче было найти своих малышей.

Наверно, именно поэтому на печати Передовского детдома еще многие годы после войны сохранялось такое добавление "…бывший Первый ленинградский, Смольненский".

В январе 1944 года, когда было разорвано кольцо блокады, в Ленинградский обком партии пришла телеграмма из далекой кубанской станицы Передовой. Ю. И. Белоруссова сообщала, что воспитанники вывезенного ею из города детского дома все живы и здоровы. Первый секретарь обкома А. А. Жданов выразил ей искреннюю благодарность за спасение маленьких граждан Ленинграда, а вскоре в детдоме узнали, что шефство над ними берет коллектив Балтийского завода.

С тех пор одну за другой стали получать маленькие ленинградцы посылки с учебниками и наглядными пособиями, с инструментом для мастерских и мануфактурой для одежды детям. На помощь сотрудникам детдома в воспитании малышей были направлены и несколько рабочих предприятия.

Не оставляли детей блокадного Ленинграда без внимания колхозы и промышленные предприятия Кубани. Передовский детдом стал одним из лучших во всей Российской Федерации, а его бессменный директор Юлия Ивановна Белоруссова была делегатом IV Всесоюзного съезда учителей, на котором за подвиг, совершенный по спасению детей, она первой из педагогов Кубани была удостоена высшей награды Родины - ордена Ленина.

Из воспитанников этого детского дома вышли потом рабочие и инженеры, ученые и военачальники, работники культуры и искусства. Они давно уже сами стали мамами и папами, имеют внуков. Абсолютное большинство из них, так и не найдя своих настоящих родителей, по сей день считают единственной своей матерью Юлию Ивановну Белоруссову, талантливого педагога и организатора, сумевшего собрать в детдоме прекраснейший коллектив людей бескорыстных, честных, любящих детей и преданных своему делу. И по сей день воспитанники Передовского детского дома, пожилые уже люди, собираясь вместе, называют Белоруссову "наша мамочка - Юливанна".

Они с душевным теплом отзываются обо всех работниках детдома, кто в самые тяжкие годы войны отдал им часть своей жизни, молодость, здоровье.

Несмотря на неимоверные трудности, а порой и опасности, воспитатели, нянечки, учителя, все, кто независимо от должности работал в детдоме, отнеслись к ним, чужим детям, как к своим родным.

"Не могу без слез вспоминать свое детство, - пишет бывшая воспитанница Передовского детдома Надежда Павловна Пятницкая из г. Сочи. - Будь она проклята, эта война, отнявшая у нас радость и счастье жить в своих семьях, чувствовать силу отцовских рук и сердечную нежность материнской ласки. Что ж, так сложилась судьба. Но жизнь есть жизнь, она взяла свое. А помогли нам выжить, выстоять, вырасти чужие люди, заменившие нам отцов и матерей, отдавшие тепло своих сердец, проявившие к нам, сиротам, доброту и ласку. Мы звали их по–простому, по–домашнему: тетями и дядями, бабушками и дедушками, в детдоме у них были разные должности, но у всех была одна обязанность - быть для нас добрыми друзьями и воспитателями, во всем помощниками и советчиками. Нашей любимицей была кастелянша тетя Клава (Клавдия Дмитриевна Мишенькина), человек великого трудолюбия и удивительного терпения. Это она и наш портной Кузьма Иванович Бровков обшивали весь детдом. Все, что мы носили, было сшито их золотыми руками. Во всем безотказной была и ночная няня у малышей тетя Маша (Мария Ивановна Итальянцева). Помню, когда она уезжала из детдома, мы ей, большой любительнице чая, подарили детдомовский чайник. Она потом много лет писала, что очень скучает без нас и что ей ужасно стыдно, что она увезла такую нужную для детдома вещь.

Уборщицей у малышей работала милая женщина из местных жителей тетя Вера Колесникова. Произошел с ней однажды забавный случай. Она никогда не была в кино и не видела паровоза. И вот как–то мы повели ее на фильм, в котором паровоз на экране ехал прямо на зрителей. Наша тетя Вера страшно перепугалась и в панике закричала на весь зал. До сих пор мы смеемся, вспоминая об этом.